3 октября 1960 года, будучи еще студентом 4-го курса ЛТИ им.Н.А.Островского, Станислав Ландграф появился в театре им.В.Ф.Комиссаржевской, сорок два года он отдал родному театру. Преодолел с ним шестилетний период до прихода Рубена Агамирзяна, двадцать пять счастливых лет шел рука об руку с этим великим мастером, гений которого поднял престиж Комиссаржевки на небывалую высоту. В 1991-м начался «спуск с вершины», но и поныне актер остается верен однажды избранной сцене. Сегодня народный артист России Станислав Ландграф беседует с нашим корреспондентом.

В семидесятые годы мне довелось побывать в ГДР, и меня поразило, как там живут люди: кругом чистота, отличное обслуживание и все есть в магазинах. С другой стороны, в то время и я был всем обеспечен. Художественный руководитель театра Р.С.Агамирзян, убеждая меня, говорил тогда: «Советская власть — навсегда, ты ведущий артист театра, зачем тебе машина? Тебя куда надо отвезут на служебной. Зачем дача? Ты народный артист России, у тебя в Солнечном есть комната с верандой от государства».

– То есть тот комфорт, тот сервис, который вы имели, соответствовали высокому качеству жизни? А ныне?
– В то время, безусловно, соответствовали. Но за последние 10–15 лет многое изменилось. Артист драматического театра, как и многие другие рядовые граждане, не в состоянии сегодня купить себе дачу и приличную машину, съездить за границу. У меня на злобу дня есть такие стихи: «Мы остаемся в памяти ролями. Пока блюдем профессию и вкус. За вдохновенье платят нам рублями. А жизнь диктует долларовый вкус». Однако нет ни одной страны в мире, где живут только богатые, скорее наоборот. Все дело в том, как человек сам себя ощущает, что он о себе думает.

Еще мне кажется, что счастье и качество жизни – весьма близкие понятия. Однажды на спектакль с моим участием, где я играл Чехова, была написана рецензия, которая называлась «Ноктюрн о несчастливом человеке». Мне показалось гениальным суждение, что счастье это то, что можно отнять. Значит, я предпочитаю быть человеком несчастливым и другим этого желаю, так как в этом случае нечего бояться, ведь отнять можно только несчастье.

– Одним из главных условий бытия, помимо материальных благ, является душевный комфорт. Даже имея миллионы, можно испытывать дискомфорт в духовной сфере. Вы согласны?
– Абсолютно. В бытовом плане я человек совершенно не требовательный, поэтому главными для меня являются здоровье и ощущение внутреннего комфорта. Остальное прилагается и зависит от тебя самого – каждый в состоянии создать себе необходимые условия для бытия. Вот я каждый день с удовольствием иду на службу в родной театр. Как говорил Григорий Горин, не считаю, что это подвиг, но что-то героическое в этом есть. Если бы работа в театре не приносила мне удовольствия, я бы думал, а почему так все плохо вокруг, почему у меня чего-то нет, почему я не сделал то или иное и так далее.

Метаморфозы театральной жизни

– Театр сегодня переживает далеко не лучшие времена. Это касается не только Комиссаржевки, но и многих других питерских храмов Мельпомены. В чем, по-вашему, кроются причины спада?
– Комиссаржевку я не ругаю и не хвалю – она просто стала другой. На вершине долго не устоишь, даже по Станиславскому театр может идти наверх 20–25 лет, потом неизбежно начинается спад, это естественный процесс. И не только мой родной театр изменился – все они переживают новый этап развития. Для меня театр давно стал вторым домом, поэтому каким бы он ни был, что в нем сегодня не так – я во всем этом принимаю участие, это всегда мой дом. Главное, уметь красиво сходить с вершины: надо встать на землю, осмотреться и понять, что делать дальше.

В свое время актерское мастерство в ЛТИ преподавали Макарьев, Сушкевич, Зон. Моими педагогами были замечательная актриса, легенда Александринского театра Елизавета Ивановна Тимме и молодой Игорь Олегович Горбачев. Кто сейчас руководители курсов? Уровень преподавания снизился, институт стал называться академией, а качество обучения оставляет желать лучшего. И это тоже одна из причин спада.

– Каковы аспекты, определяющие зрительский успех? Ведь не секрет, что качество спектаклей в ряде театров заметно снизилось?
– Чем больше на театре демократии, тем меньше хороших результатов. Зато, когда театр авторитарен, когда во главе его стоит личность, пользующаяся безусловным авторитетом, – успех налицо. Помните, зрители ходили к Товстоногову, к Владимирову, к Акимову. Популярны были имена художественных руководителей, лидеров, а не официальные названия театров.

Театрам, лишившимся лидеров, сегодня тяжело вдвойне – они переживают серьезную ломку. Там в одночасье все стали талантливыми и всесильными, на репетициях сколько актеров, столько мнений и режиссеров. Человек же прогрессирует до тех пор, пока не начинает думать, что он все понял, что ему теперь все ясно. Так вот, коллеге, которому все ясно, говорить что-то бесполезно, как и играть с ним, – он будет делать все так же, как и раньше делал.

В итоге существенно понижается и уровень актерского мастерства, и качество спектаклей в целом. Да и платят мало, но если забастует государственный театр, то появится причина побыстрее его закрыть и снять проблему. Поэтому хотелось бы еще, чтобы наша любовь к Родине была взаимной – мы любим страну, страна любит нас.

Оценку ставит зритель

– А как на все это реагирует зритель?
– Безусловно, театр существует для зрителей, но сегодня мы не формируем, а скорее изменяем уже сложившиеся вкусы. А плохие спектакли определяют «химический состав» любителей театрального искусства. Иногда мы сами удивляемся, почему нас так принимают, почему рукоплещут на тех спектаклях, где можно только лишь посмеяться. Любой выкрутас воспринимается как нечто поразительное, а на Шекспира или Островского приходят три десятка человек. Это связано с потерей вкуса у публики, и мы – люди театра волей-неволей несем за то определенную часть вины.

Все взаимосвязано в мире, в том числе и театральном. Качество жизни влияет на людей: публика не хочет размышлять над трагедией Гамлета, становится менее требовательной, приходя в театр «поржать» и отдохнуть от домашних забот. Актеры, в свою очередь, играют тем слабее, чем меньше вникают в образ. А многие театры просто идут на поводу у зрителя, работая «на кассу». В лучшем случае приходится, как в шахматах, «жертвовать качество», чтобы выиграть всю партию. То есть сначала мы даем три спектакля, чтобы заполнить зал и собрать выручку, потом можем позволить себе один спектакль сделать со вкусом, для истинных театралов.

В последнее время появился еще один любопытный, ханжеский нюанс. Люди, у которых есть деньги, не хотят покупать дешевые билеты, считая, что низкие цены соответствуют невысокому качеству предлагаемых спектаклей. Новые русские и не только готовы платить любые деньги за то, что считают престижным для себя. Поэтому иногда вдруг оказывается, что чем дороже билеты, тем больше зрителей, и это один из парадоксов нынешней жизни. С такими настроениями тоже надо считаться – проводить мудрую и грамотную ценовую политику.

– Как вы ориентируетесь в подводных течениях вокруг современной сцены? В каком направлении движетесь?
– Наши крупные драматурги молчат. Зато много графоманов: они приносят пьесы, которые все отметаются. Но мне повезло – попался замечательный материал, такая человеческая история, рассказанная французским писателем русского происхождения Роменом Гари. Мы с Петром Шерешевским начали репетировать инсценировку по его роману «Страхи царя Соломона». Меня устраивает писатель, которого я для себя открыл, литература, язык, качество материала, сам сюжет. Это приятно играть, не буду сейчас предсказывать, каким получится спектакль, но надеюсь, нам не будет стыдно перед теми, кто придет в зрительный зал.

Теперь я стал понимать, к сожалению, что скромный, чувствительный человек ныне мало чего сможет добиться. Порядочность считается несчастьем, потому что не оставляет никаких шансов. Так сказал Царь Соломон, которого я репетирую. Когда артисты становятся всеядными, хватаясь за все, что ни предложи, вплоть до рекламы женских прокладок, – нужно для себя ставить какую-то планку, ниже которой опускаться нельзя. Даже если ты обогатишься при этом. Мы еще долго будем сходить с вершин, свет в конце тоннеля виден, и выход из него, возможно, будет найден еще при нашей жизни.

Владимир Дмитриев
Фото: Алексея Румянцева